Человек склонен мыслить нарративами. Сюжетами, где есть: герой, злодей, завязка, череда приключений, кульминация и развязка.
«Эпоха» — такой сюжет, с жанром, ценностями и «моралью сей басни» в финале.Чтобы понять, «про что» была эпоха, она должна «уйти». Нарратив полезен только в законченном виде. Если заканчивать хронику Второй мировой войны датой 2 сентября 1945 года (днем капитуляции Японии) — это будет сюжет, как вчерашние враги (СССР, США и Британская империя) объединились перед экзистенциальной угрозой и, пройдя тяжелейшие испытания, победили.
Если же продлить сюжет еще лет на пять, когда прояснялись последствия войны и новое устройство мира (Нюрнбергский процесс, раздел Германии, создание ООН, НАТО и «Восточного блока», план Маршалла, советская атомная бомба, независимость Индии, возникновение Израиля…), — нарратив окажется о другом: «братство свободных народов» оказалось непрочным и старая вражда разгорелась с новой силой, как только без общей угрозы.
Мы живем в эпоху непрерывных новостей, начавшейся в 1980 году, с запуском CNN — первого круглосуточного новостного телеканала. В нулевые к этому добавились интернет-новости и соцсети.
Корпорации борются за наше внимание, чтобы что-нибудь нам продать, или чтобы в чем-нибудь нас убедить; иногда — чтобы отвлечь нас от чего-то..
Новости, реклама, кино, видеоигры конкурируют между собой. Они рассказывают нам истории, что бы уверить, что именно их история самая интересная и самая важная. Что именно то, о чем они рассказывают, определяет нашу жизнь. То бишь нашу эпоху.
Чуть ли не каждую новую модель телефона объявляют «началом новой эпохи», а смерть очередного публичного человека подозрительно часто оказывается «концом эпохи». Назовёмвать этот феномен «апокалиптизацией новостей» и предоставим вам самим судить, как он влияет на то, как мы себе представляем свое место в истории.
Принадлежность к той или иной эпохе — такой же элемент идентичности, как национальная принадлежность. Вэтом смысле назвала себя «елизаветинкой» Хелен Миррен: я, мол, не просто британка, а британка именно этой эпохи. Для нее это повод для гордости. Главное, чтобы эта эмоция в какой-то значительной степени определяла мироощущение.
Если вы политизированный россиянин — очевидно, живете в «путинскую эпоху». Или в «постсоветскую» — хотя ее «уход» провозглашали и в 2012-м, и в 2022-м. Или в «эпоху советской реставрации», или в «эпоху возрождения империи».
Если вы политизированный космополит — то в «эпоху глобального кризиса демократии», в «эпоху климатического кризиса» или что-то в этом духе.
Если вы полагаете, что жизнь человечества определяется в первую очередь научно-техническим прогрессом, то вы живете в «космическую эпоху», «интернет-эпоху», «мобильную эпоху», «эпоху всеобщей связности и прозрачности», «эпоху искусственного интеллекта» и так далее и тому подобное. Если ваше мировоззрение литературоцентрично — то, может быть, вы живете в эпоху Владимира Сорокина, или Салмана Рушди, или вообще Джоан Роулинг — тут уже зависит от ваших пристрастий. По той же логике можно жить в эпоху Бейонсе, или Канье Уэста, или даже на излете (хотя кто знает…) эпохи The Rolling Stones. И все это не взаимоисключающие варианты.
Наше время лишено какого бы то ни было особого характера — никакая не эпоха, а просто безвременье.
Что бы вы ни выбрали — потомки, скорее будут удивлены. Мы не знаем и не можем знать, что им будет казаться самым важным в нашем времени. И мы бы тоже удивились, если бы как-то могли это узнать. Как удивились бы русские дворяне (и уж тем более крестьяне) первой половины XIX века, если бы им сказали, что они живут в «пушкинскую эпоху»: задним числом оказалось, что самое важное явление того времени — рождение новой русской литературы.
Житель Италии в 476 году очень бы удивился, если бы ему сообщили, что вот буквально на днях пала Западная Римская империя. Подумаешь, свергли очередного императора — их тогда буквально каждый год свергали. Только задним числом стало понятно, что это свержение было особым: больше западных императоров не будет. И уж совсем этот гражданин Римской империи V века был бы поражен, если бы узнал, что прежде он жил в эпоху античности, а теперь наступило Средневековье.
Алла Пугачева написала по поводу смерти британской королевы Елизаветы II: «Ушла эпоха». Про саму Аллу Борисовну есть бородатый анекдот, «что Брежнев — это мелкий политический деятель эпохи Пугачевой».
А еще эта фраза часто используется как саркастический мем: «Ушла эпоха: Microsoft отказался от Internet Explorer», «Ушла эпоха: Apple перестал поставлять старые зарядки», «Ушла эпоха: закрыли „Дом-2“», или вот совсем свежее — «Ушла эпоха: из „Елок“ пропал Иван Ургант».
Какая эпоха ушла ?
Со смертью британской королевы — «вторая елизаветинская». Так ее назвала новый премьер-министр Великобритании Лиз Трасс.
Это очень изящное название. «Первая елизаветинская эпоха» — это царствование Елизаветы I (1558–1603), время Шекспира и начала многих долгих процессов: колонизации Северной Америки, проникновения англичан в Индию, объединения Англии и Шотландии — это эпоха рождения Британской империи. «Вторая елизаветинская эпоха» (1952–2022) — это время The Beatles, деколонизации и заката империи. Елизавета I сделала сэром пирата и работорговца Фрэнсиса Дрейка, Елизавета II — Шона Коннери. Что может быть символичнее?
Покойная королева, хоть и имела куда большее политическое влияние, чем принято думать, все же, конечно, не определяла «свою» эпоху в той же степени, что ее тезка четыре столетия назад. Не она решила предоставить независимость Нигерии и Южной Африке в 1960 и 1961 годах. Не она отправляла войска в Египет во время Суэцкого кризиса 1956 года, на Фолкленды в 1982-м и в Ирак в 2003-м. Не она приказала стрелять по протестующим в североирландском Лондондерри в Кровавое воскресенье 1972-го. Не она закрыла нерентабельные угольные шахты в 1984-м. Не она привела страну в Евросоюз в 1973-м, и не она затеяла Брекзит в 2016-м. Расцвет британского финансового рынка, британской парламентской демократии и британской культуры (особенно популярной музыки) во второй половине XX века — тоже не ее личная заслуга.
Британия и ее бывшая империя (Содружество наций) стали такими, какими стали к 2022 году, не вследствие решений Елизаветы II, а скорее в ее присутствии. Но так и устроена современная конституционная монархия: царствующая особа — это символ нации, и все, что нация (в лице ее отдельных представителей) делает, ассоциируется с нею. В этом смысле в свое время «викторианцами» (в честь королевы Виктории, 1837–1901) были и политик Уильям Гладстон, и писатель Чарльз Диккенс, и ученый Чарльз Дарвин, и путешественник Дэвид Ливингстон. А ныне и Маргарет Тэтчер, и «Монти Пайтон», и Стивен Хокинг, и Фредди Меркьюри — «елизаветинцы».
А вот ч то за эпоха «ушла» со смертью Горбачева — сказать сложно. Советская? Так Горбачев пережил ее на тридцать лет. Если и была какая-то особая «горбачевская эпоха», то она закончилась с его отставкой с поста президента СССР в 1991 году.. Точно так же «ельцинская эпоха» закончилась с отставкой первого президента России в 1999-м, а не с его смертью в 2007-м.
Сам Ельцин однажды пошутил, что его будут вспоминать как того, кто «жил в эпоху Пугачевой», вручая певице орден (но «мелким политическим деятелем», как в классической версии анекдота, называть себя не стал).
Кажется, фраза «ушла эпоха» применительно к смерти Горбачева означает, что он прожил впечатляющую жизнь, повидал и поучаствовал во многих значительных событиях — и стал их символом. Примерно в том же смысле «ушла эпоха» говорили в связи со смертью певца Иосифа Кобзона, хоккейного тренера Виктора Тихонова, Юрия Шатунова из «Ласкового мая». Каждый из них, вне зависимости от личных качеств и заслуг, что-то символизировал: позднесоветскую стабильность с «Песней года» и привычными триумфами хоккейной сборной или бурные перемены рубежа 1980–1990-х с «Белыми розами» и «парадом суверенитетов».
Впервые о фельетонной эпохе написал Герман Гессе в «Игре в бисер». Это первый и единственный научно-фантастический роман, получивший Нобелевскую премию. Герман Гессе стал нобелиатом в 1946 году «За вдохновенное творчество, в котором проявляются классические идеалы гуманизма, а также за блестящий стиль».
Книга описывает жизнь будущих ученых, живущих замкнутой общиной, и пытающихся обойти эпоху фейлетонизма.
Поразительное сходство с нашим временем! А ведь, когда писался роман (1931-1942), еще не существовало интернета, телевидения, и автор не получал интоксикацию от ток-шоу, соцсетей и прочего.
«Игра в бисер» (Фрагмент из произведения) :
«Признаемся, что мы не в состоянии дать однозначное определение изделий, по которым мы называем эту эпоху, то есть «фельетонов». Похоже, что они, как особо любимая часть материалов периодической печати, производились миллионами штук, составляли главную пищу любознательных читателей, сообщали или, вернее, «болтали» о тысячах разных предметов, и похоже, что наиболее умные фельетонисты часто потешались над собственным трудом, во всяком случае, Цигенхальс признаётся, что ему попадалось множество таких работ, которые он, поскольку иначе они были бы совершенно непонятны, склонен толковать как самовысмеивание их авторов.
Вполне возможно, что в этих произведённых промышленным способом статьях, таится масса иронии и самоиронии, для понимания которой надо сперва найти ключ. Поставщики этой чепухи частью принадлежали к редакциям газет, частью были «свободными» литераторами, порой даже слыли писателями-художниками, но очень многие из них принадлежали, кажется, и к учёному сословию, были даже известными преподавателями высшей школы.
Излюбленным содержанием таких сочинений были анекдоты из жизни знаменитых мужчин и женщин и их переписка, озаглавлены они бывали, например, «Фридрих Ницше и дамская мода шестидесятых-семидесятых годов XIX века», или «Любимые блюда композитора Россини», или «Роль болонки в жизни великих куртизанок» и тому подобным образом.
Популярны были также исторические экскурсы на темы, злободневные для разговоров людей состоятельных, например: «Мечта об искусственном золоте в ходе веков» или «Попытки химико-физического воздействия на метеорологические условия» и сотни подобных вещей. Читая приводимые Цигенхальсом заголовки такого чтива, мы поражаемся не столько тому, что находились люди, ежедневно его проглатывавшие, сколько тому, что авторы с именем, положением и хорошим образованием помогали «обслуживать» этот гигантский спрос на ничтожную занимательность, — «обслуживать», пользуясь характерным словцом той поры, обозначавшим, кстати сказать, и тогдашнее отношение человека к машине.
Временами особенно популярны бывали опросы известных людей по актуальным проблемам, опросы, которым Цигенхальс посвящает отдельную главу и при которых, например, маститых химиков или виртуозов фортепианной игры заставляли высказываться о политике; любимых актёров, танцовщиков, гимнастов, лётчиков или даже поэтов — о преимуществах и недостатках холостой жизни, о предполагаемых причинах финансовых кризисов и так далее.
Важно было только связать известное имя с актуальной в данный миг темой; примеры, порой поразительнейшие, есть у Цигенхальса, он приводит их сотни. Наверно, повторяем, во всей этой деятельности присутствовала добрая доля иронии, возможно, то была даже демоническая ирония, ирония отчаяния, нам очень трудно судить об этом; но широкие массы, видимо очень любившие чтение, принимали все эти странные вещи, несомненно, с доверчивой серьёзностью.
Меняла ли знаменитая картина владельца, продавалась ли с молотка ценная рукопись, сгорал ли старинный замок, оказывался ли отпрыск древнего рода замешанным в каком-нибудь скандале — из тысяч фельетонов читатели не только узнавали об этих фактах, но в тот же или на следующий день получали и уйму анекдотического, исторического, психологического, эротического и всякого прочего материала по данному поводу; над любым происшествием разливалось море писанины, и доставка, сортировка и изложение всех этих сведений непременно носили печать наспех и безответственно изготовленного товара широкого потребления.
Впрочем, к фельетону относились, нам кажется, и кое-какие игры, к которым привлекалась сама читающая публика и благодаря которым её пресыщенность научной материей активизировалась, об этом говорится в длинном примечании Цигенхальса по поводу удивительной темы «Кроссворд».
Тысячи людей, в большинстве своём выполнявших тяжёлую работу и живших тяжёлой жизнью, склонялись в свободные часы над квадратами и крестами из букв, заполняя пробелы по определенным правилам.
Поостережёмся видеть только комичную или сумасшедшую сторону этого занятия и воздержимся от насмешек над ним. Те люди с их детскими головоломками и образовательными статьями вовсе не были ни простодушными младенцами, ни легкомысленными феаками, нет, они жили в постоянном страхе среди политических, экономических и моральных волнений и потрясений, вели ужасные войны, в том числе гражданские, и образовательные их игры были не просто бессмысленным ребячеством, а отвечали глубокой потребности закрыть глаза и убежать от нерешённых проблем и страшных предчувствий гибели в как можно более безобидный фиктивный мир.
Они терпеливо учились водить автомобиль, играть в трудные карточные игры и мечтательно погружались в решение кроссвордов — ибо были почти беззащитны перед смертью, перед страхом, перед болью, перед голодом, не получая уже ни утешения у церкви, ни наставительной помощи духа. Читая столько статей и слушая столько докладов, они не давали себе ни времени, ни труда закалиться от малодушия и побороть в себе страх смерти, они жили дрожа и не верили в завтрашний день».